Итак, летом 1952 года я приехал из Акмолинска (Казахстан) в Баку поступать в институт. После сдачи вступительных экзаменов я был зачислен на геофизическое отделение геологоразведочного факультета АзИИ (Азербайджанский Индустриальный Институт, теперь это Азербайджанская Нефтяная Академия) и поселился в общежитии по ул. Солнцева, 36. Студенческие годы, время учёбы, в стенах крупного ВУЗа страны – это наиболее яркий и незабываемый период жизни, да ещё окрашенный южным колоритом и своеобразием Бакинской жизни того времени.
Баку – столичный и индустриальный центр, один из старейших городов Советского Союза, многолюдный и многонациональный, действительно интернациональный в то время, имевший свою и яркую, и отличительную особинку даже от других городов Закавказья. В одной из прочитанных книг о Баку мне запомнился такой восторженный пассаж: «Ах, Каспий! О жаркое солнце! …кто хоть раз побывал в Баку, тот никогда не отделается от местного акцента, быстрого говорка с переливами в гласных и сочным выпячиванием шипящих». Да, и сейчас, тем более после печальных событий начала 90-х годов, многие кто покинул в то время Баку, восклицают, хотя и в другой тональности и с примесью горечи: «Ах, Баку! Ах, Каспий!» и вспоминают и жаркое лето, и тёплое ласковое море, и эти нежные песчаные пляжи с романтичными и певучими названиями: Бельгя, Приморское, Шихова коса. Хотя, кое-кто из уже побывавших сейчас (2009 г.) в Баку и говорит прагматично, что, мол, вы всё вздыхаете о Баку: «Нет вашего Баку! Забудьте о нём! Это уже другой восточный город, чужой, и всё одно, что Дубаи или Стамбул».
Но всё-таки всплывают в памяти вечерние прогулки по центру города, свидания на Приморском бульваре и, сохранившиеся в памяти и на слуху, старинные названия улиц, на которых прошли молодость: Телефонная, Торговая, Большая Морская, Парапет… И узкие улицы районов Баилова и Арменикенда… И многочисленные Нагорные и Завокзальные… И медленно взбирающиеся на подъём, отчаянно дребезжащие трамваи, с увешенными на подножках людьми (кстати, на подножках не надо было платить за проезд даже в случае, если трамвай полупустой)… А этот характерный местный акцент, по которому всегда можно было отличить бакинца, и действительно такой прилипчивый, что через много-много лет, встречаясь с друзьями-бакинцами, не замечаешь за собой, как в разговоре промелькнёт его след, и окружающие знакомые с удивлением вскидывают взглядом...
Институт
Институт находится в центре города, фасад его старого корпуса ещё дореволюционной постройки с парадным подъездом выходит на ул. Ленина. Здание построено в классическом стиле, трёхэтажное с широкими окнами и глубокими проёмами, что хорошо защищало от солнечных лучей, и в аудиториях было относительно прохладно. В 30-е годы к старому корпусу с торцов были сооружены четырёхэтажные пристройки в конструктивистском стиле. У центрального входа в своё время была прикреплена мраморная доска, извещавшая, что в этом здании в 20-х годах учился Лаврентий Павлович Берия.
Общежитие, где я жил первые два года учёбы, располагалось в двух-трёх трамвайных остановках от института, было очень удобно успевать на лекции даже пешим ходом. Здание общежития было старинной постройки, одноэтажное, комнаты большие, вмещающие по 10-20 человек. На 1-ом курсе в комнате из 20-ти человек я был единственный русский, остальные ребята были из различных районов Азербайджана. Один парень любил забираться на шкаф, где стоял маленький динамик, и слушать, никому не мешая, исполняемые мелодии. Это меня как-то удивило, но его друзья мне с усмешкой пояснили, что он из Армении и любит слушать армянские мелодии. А в общем, мы жили дружно. Помню, когда я был дежурный (мы менялись через неделю) и у меня, то ли ошиблась, то ли специально обсчитала кастелянша, в пачке белья недостало одной простыни, то все ребята с сочувствием отнеслись к моим переживаниям (денег-то стипендии было “в обрез”), скинулись и купили её в магазине. На 2-ом курсе я жил уже в десятиместной комнате, и нас было трое русских (ребята с нефтяного факультета), и мы жили коммуной, сообща готовили еду на ужин и в воскресные дни, вместе гуляли, ходили в кино и на вечеринки. Обедали мы в институтской столовой, где всегда была вкусная и дешёвая еда. В институте была и своя поликлиника, куда можно было в любое время обратиться. Вообще-то бытовые условия хотя и был не ахти какие в сравнении с современными, но вполне сносными, и при этом не надо забывать (это для нынешних злопыхателей и «демократических» недоумков), что в то время, когда после войны не прошло ещё и 10 лет.
Учебный процесс, в который мы все постепенно втягивались после привычного школьного распорядка, состоял из четырёх-шести академических часов-лекций с большой переменной, на которой мы успевали полакомиться у входа в институт свежими горячими пирожками или кутабами или сбегать до ближайшей пивной - кружка пива и кулёчек с солёным нутом. Наш геофизический поток состоял из двух групп по 25 человек: наша группа - 184-я и параллельная – 186-я. В нашей группе было больше девочек, а в параллельной – больше ребят. Наиболее близкие отношения у меня сложились с Арменом Авакяном, Юрой Андреевым и Арифом Тагиевым. Мы вместе готовились к зкзаминам и вместе проводили свободное время. Самым умным из нас был Армен и мы часто пользовались его конспектами и консультировались у него. Дружеские отношения и на долгие годы у меня сложились с Виктором Слепченко (мы вместе ходили на курсы водителей) и с будущей его супругой Жасмен Аванесовой.
Преподавательский состав института был, мало сказать, что квалифицированным, но и отличался, по моим тогдашним восприятиям, своей интеллигентностью. (Можно вспомнить, что двое преподавателей окончили университет в Сорбонне.) По прошествии стольких лет многое выветрилось из памяти, но остались самые тёплые воспоминания о той доброжелательности и терпеливости наших учителей, которые прививали нам не только знания, но и уроки нравственного поведения. И хочется упомянуть их всех, отдав им долг памяти. Мне запомнился случай, когда преподаватель по кристаллографии проф. Везир-заде в день смерти А.Я. Вышинского всю лекцию посвятил его памяти (они были близко знакомы) и подчёркивал его высокую нравственность и человеческую культуру. Зав. кафедрой был Иосиф Рувимович Рейхман, он читал нам «Геологию СССР». Лекции по «Общей геологии» читал Самсон Месропович Апресов, а по «Геологии нефти» - проф. Абрамович, по учебнику которого мы учились. Сейсморазведку преподавал молодой преподаватель, только что закончивший аспирантуру – Расми Асадович Абдуллаев. Гравиразведку – проф. Иосиф Овшевич Цимельзон. Электроразведку – Лев Васильевич Архаров, геофизическую интерпретацию – проф. Сергей Яковлевич Литвинов, электротехнику – Гуревич.
Практика
Больше всего запомнились и оставили яркие впечатления – летние практики. (Летних военных лагерей у нас не было; нам в некотором роде, так сказать, повезло: мы попали в период хрущёвских новаций) Но многое из прошедшего забылось и можно только сожалеть, что сейчас (2010г.) уже многих нет, и не возможно их расспросить о давно прошедшем.
После 1 курса. Лето 1953 года. Топогеодезическая практика проходила в городе на пустыре около стадиона и Детской железной дороги. Проводили теодолитную и мензульную съёмки, работали с кипрегелем и определяли относительные отметки высот. Запомнился комичный случай, который мы часто со смехом вспоминали потом при встречах. Преподаватель (руководитель практики) положил на какую-то кочку свой обед (кулёк с фруктами), а мы, думая, что это чей-то из наших ребят, проходя мимо, брали по ягодке, в результате всё съели. И когда преподаватель спросил, где же, мол, мой обед? Все сделали вид, что не слышат. Преподаватель, конечно, понял, и, наверное, потом с юмором дома рассказывал, как студенты съели его обед. (Между прочим, я об этой практике не единожды вспоминал, когда впервые же месяцы самостоятельной работы в полевой партии мне пришлось заменять заболевшего топографа.)
Геологическая практика проходила в Шемахинском районе Азербайджана, и размещались мы всей группой в селе Марьевка в двух сельских домах: в одном доме ребята, а в другом, напротив, через улицу, наши девочки. Село было молоканское, и наша хозяйка ставила нам самовар каждый день кроме субботы, в этот день мы сами готовили еду и разогревали самовар. Руководителем практики был преподаватель Харитонов, который вёл у нас практические занятия по геологии. Каждый день мы ходили в длительные многокилометровые походы (местность была гористая), посетили грязевой вулкан, делали геологическую съёмку, описывали горные обнажения. Впервые взяли в руки геологический молоток и почувствовали себя настоящими геологами. Можно только с улыбкой рассматривать старые фотографии, на которых мы с серьёзным видом и сосредоточенно изучаем куски отколотой породы, прикладывая горный компас, и о чём-то рассуждаем.
После II курса. Лето 1954 года. Производственная геологическая практика проходила в Крыму, куда мы по железной дороге ехали окружным путём через Сев. Кавказ, Украину. Руководители Геологического треста (спасибо им!), куда мы были направлены, организовали всё таким образом, что это время стало для всех нас незабываемым событием. В Феодосию, где находился трест, мы приехали практически всей группой за исключением двух наших товарищей Виктора Слепченко и Жасмен Аванесовой. Эта пара Виктор и Жасмен (мои близкие друзья и ставшие самыми близкими друзьями на всю жизнь, и с которыми, на удивление, контакты не прерывалась никогда) всегда уединялись и на все практики ездили отдельно. Нашей группе была выделена руководительница опытный геолог, которую звали Полина Климентьевна, и была придана вместительная бортовая машина «Студебеккер». Нам выдали палатки, спальные принадлежности, мы запаслись провизией и, погрузившись на машину, тронулись по дорогам Крыма. Сначала проехали по степной части Крыма: город Старый Крым, село Грушевка, посёлок Белгородское, Симферополь, мраморный карьер им. Ферсмана, а затем и горного Крыма. Пешком поднимались на гору Чатыр-даг, посетив сначала у её подножья сталактитовую пещеру, потом перевалили (но это уже на машине) через Крымские горы в районе горы Ай-Петри, и спустились к морю около пионерлагеря Артек. Затем были Симеиз, Мисхор, Алушта… «Ласточкино гнездо» видели только издали, так как оно находилось в то время в аварийном состоянии (в Севастополь нас не пустили – закрытый город), посетили Воронцовский дворец, Никитский ботанический сад. Возвращались мы через Симферополь, где посетили Ханский дворец, фотографировались около Бахчисарайского фонтана. В восточной части Крыма стали лагерем на берегу Азовского моря (северная часть Керченского полуострова) недалеко от Керчи, куда потом часто наезжали. Начались будни практики: заполнение дневников, описание обнажений, составление отчёта о практике и т. д. Возвращались домой мы пароходом из Керчи в Сочи, где провели целые сутки, бродили по городу и пытались заночевать в парке, а нас от туда выпроводила милиция. Ночевали на вокзале, спали на полу. А потом ехали поездом через Тбилиси в Баку, завершив, таким образом, своеобразное «кругосветное путешествие».
Вспоминает Лидия Циталовили (Аванесова)
Из письма от 25. 04. 2010 г.
После второго курса почти вся группа поехала на производственную геологическую практику в Крым, а мы то есть я, Жасмен Аванесова и Виктор Слепченко проходили практику в Азербайджане, в посёлке Верхний Дашкесан Кировобадского района. До Кировобада мы доехали на поезде, а потом на машине, с пересадкой в Нижнем Дашкесане. Из Нижнего в Верхний Дашкесан с нами добирался корреспондент какой-то газеты (я уже и не помню какой). Он предложил нам идти пешком, утверждая, что надо спуститься в ущелье и потом подняться по противоположному склону и сразу будем в посёлке, это будет намного короче, чем по дороге на машине. Жасмен и Виктор отказались, а я решила идти пешком, так как меня сильно укачало в машине: дорога была вся в ухабах и с многочисленными крутыми поворотами. И мы пошли, дороги не было, шли по едва заметной тропке. Сначала долго спускались, спуск был очень крутой, приходилось цепляться за кусты и ветки деревьев, чтобы не скатиться. Перешли горную речку, которая протекала по дну ущелья, слышен был шум, расположенного рядом водопада, и мы стали взбираться по противоположному склону ущелья. Подъём был не менее труден. Хорошо, что попутчик оказался общительным собеседником, много и очень интересно рассказывал. Природа, окружавшая нас, была изумительная, настроение – романтичное. Казалось, что я нахожусь в Швейцарии: вдали, покрытые лесом пики гор, рядом протекает горная речка, с грохотом перекатывающая свои воды через валуны, слышался шум близкого водопада, кругом - деревья, цветы… Попутчик называл множества деревьев и цветов встречающиеся нам на пути. Было любопытно и удивительно слышать многие не знакомые названия.
До посёлка, к своим, в геологическую партию, я добралась только к вечеру, а там уже паника: обо всём передумали, что могло бы со мной случиться. Ведь я ушла с незнакомым человеком. Они даже не могли сказать, с кем я ушла. Конечно, только по моей наивности я могла пойти с совсем чужим мужчиной. (А, может быть, я это примеряю к понятиям современного нашего бытия?) Слава богу, всё завершилось благополучно.
Посёлок Верхний Дашкесан расположен на склоне горы, с одной стороны вздымаются горные кручи, а с другой – обрыв, очень крутого склона ущелья. Мы поселились в частном домике, который стоял на самом краю склона, и когда мы смотрели в окна, то прямо под нам был обрыв и глубокое ущелье и казалось, что если речка чуть-чуть подмоет обрыв, то домик рухнет в ущелье. Недалеко располагался рудник, где добывали кобальт, но мы там не бывали, так как в нём в основном работали заключённые. Мы всё время проводили в походах к шурфам, знакомились с работой геологов, собирали геологический материал и готовили свой отчёт. Вообще весь этот район Дашкесана очень богат недрами: геологи говорили, что можно копать в любом месте и в любом шурфе что-нибудь найдёшь. Я привезла с практики множество минералов, особенно красив был образец граната, он прямо-таки весь светился изнутри.
Запомнился мне случай, когда нас в походе застала гроза и ливень, перешедший в град. Это была жуткая картина, у меня и сейчас, когда вспоминаю, по спине пробегают мурашки. Падали градины величиной с яйцо куриное. Мы быстро спрятались под скалой (на наше счастье она была рядом). И продолжался ливень-то не так долго, всего каких-то полчаса, но какие потоки неслись с гор в ущелье! Когда мы пришли домой, и я подошла к окну, - отшатнулась от страха: маленький ручей, протекавший внизу, превратился в ревущий поток. Мне стало страшно, я поняла поэтические сравнения со злобно ревущим зверем. На шахте в это время произошло несчастье – затопило штрек и погибли люди. Вот так мы прожили всю летнюю практику. Преддипломную практику я так же проходила вместе с Жасмен и Виктором в сейсмопартии , которая работала в Ширакской степи в Грузии.
После III курса. Лето 1955 год. Производственная геофизическая практика проходила в разных геологических организациях и полевых геофизических партиях Азербайджана, в зависимости от того, кто куда попал. Я устроился рабочим в сейсмическую партию, которая базировалась в пос. Хиллы (южнее Баку) на берегу реки Куры. Полевые наблюдения проводились и в равнинной части, и в горах Пушкинского район пограничной зоны Азербайджана.
Рабочими сейсмоотряда были молодые ребята из ближайших деревень. Взаимо- отношения были ровными и вполне доброжелательными. В первое время мне негде было спать, и мне уступал свою постель молодой парень-водитель (звали его, если мне не изменяет память, Керим), который часто уезжал в ночные поездки, а когда он ночевал, то мы спали вместе. Ложась спать, он вслух произносил с вопросительной интонацией: «сплим?.. сплём?.. сплям?» Пока кто-нибудь поправлял его: «Спим!» Запомнился ещё один юмористический эпизод. Водитель сейсмостанции, недавно вернувшийся со срочной службы, на каждой «стоянке» (т.е. паузе во время работы) поднимал капот автомобиля, вокруг собирались свободные от обязанностей ребята-рабочие, и он громогласно на русском языке произносил: «Начинаем лекцию на тему: Англо-американский империализм – злейший враг Советского Союза!» После этого он переходил на азербайджанский язык, всем слушателям выдавался обрывок ветоши, и предлагалось тщательно протирать ту или иную деталь мотора, при этом объяснялось её назначение. Все добросовестно трудились за обещание покрутить баранку автомобиля в конце полевых работ.
Но не все из нас устраивались на рабочие места, некоторые проходили практику в составе групп из нескольких человек с назначенным руководителем практики. Так, Нелли Орбелян вспоминает, что в числе нескольких студентов она попала в какую-то геофизическую партию, которая работала высоко в горах, и, как она пишет: «однажды пришлось спускаться по крутому склону. И вот тут со мной случился большой казус. Все спускаются – трудно, но кое-как получается. А под ногами какой-то битый то ли мергель или доломит: ставишь ногу, а она скользит вместе с камнями. У меня ничего не получалось и я только кричала: «Ай, ой!» Видимо корпус держала не под тем углом… Короче, я категорически не могу спускаться! Тогда руководитель привёл откуда-то лошадь. Представляешь?! Живую лошадь без седла, на которую меня посадили! Но оказалось, что на лошади спускаться ещё хуже. Уклон был большой, и мне всё время казалось, что я перевернусь через себя и брякнусь головой о камни. Я ведь лежала на лошади, обхватив её руками, получалось почти головой вниз. А главное, держаться не за что было, даже и не могу вспомнить, как оказалась у подножья горы». (Из письма Нелли Орбелян от 01.Х11.2009г.)
Наверное, кто-то мог подумать, а как же, мол, она будет геологом, если придётся работать в горах? Но Неле, как она пишет, «повезло, и я попала в ЦНИЛ (геофизическая лаборатория) в Амираджанах (пригород Баку). Так что начало моей трудовой деятельности было в науке, творческое. Я, правда, пролила много слёз, так как необходимо было заняться электроникой, собрать усилитель, настроить его, а я в руках никогда не держала паяльника, не могла отличить резистор от конденсатора: не видела никогда этих деталей. Прошло немного времени, и я прекрасно со всем справилась. Мы занимались разработкой прибора индукционного каротажа. Я самостоятельно сделала модель зонда, и мы проводили лабораторные исследования. У меня были прекрасные руководители, очень требовательные, поэтому можно было очень многому научиться. В последствии всё это мне очень помогло, когда я стала работать в организации угледобывающей промышленности Донбасса».
После IY курса. Лето 1956 года. Преддипломная практика проходила в разных местах страны, и мы разъехались группами или по одиночке. Наверное, это была наиболее ответственная практика: как-никак мы уже стали взрослее, и скоро - защита дипломной работы, а там и новая самостоятельная жизнь. Вот некоторые воспоминания, которые удалось собрать пока на настоящее время (февраль 2010 года).
Воспоминания Иры Кеворковой (Нариньянц)
из последнего её письма от 27.07.2009 г.
Мы, то есть я, Света Гапонова и Эдик Шик, были последними, кого направили на преддипломную практику в Казахстан. До Красноводска из Баку мы переправились на пароме, а затем на поезде до Ташкента, где была пересадка, и далее в Алма-Ату. В этой поездке запомнилась страшная жара, уж, на что мы были привычны к жаркому Бакинскому лету, но тут горячий, буквально, обжигающий воздух бил во все открытые окна. Короче, в Ташкент мы прибыли утром, а вечером отходил поезд на Алма-Ату. У Светы был ташкентский адрес близких друзей её мамы, она очень просила их навестить. Мы со Светой оставили Эдика на вокзале с вещами, а сами быстро нашли по адресу друзей её мамы. Как нас встретили! Как были нам рады! Это не возможно описать: широкое русское гостеприимство со среднеазиатским колоритом. А когда узнали, что мы своего друга оставили на вокзале, то настояли, чтобы мы его нашли и привели. После завтрака, немного передохнув, мы нашли на вокзале Эдика и вернулись к обеду. Нас вкусно накормили, мы хорошо отдохнули и вечером нас даже проводили к поезду. При этом пытались нас нагрузить гостинцами, но мы и так сверх меры были нагружены припасами от наших родителей.
На следующий день утром мы были в Алма-Ате. Быстро нашли Геофизический трест, находившийся по ул. Фрунзе. Нас со Светой направили в экспедицию в посёлке Ала-Тау, а Эдика в другую экспедицию. Добрались мы туда во второй половине дня на рейсовом автобусе, выходим, кругом ни души, и все дома наглухо закрыты (и двери, и окна ставнями): страшный ураган, песчинки впиваются в тело, жара, и не у кого спросить, где находится экспедиция. Света от отчаянья расплакалась, у нас ещё груз неимоверный (наши мамы надавали уйму провизии). Наконец появился один человек, который указал нам дом начальника экспедиции, находившийся на краю посёлка. Он направил нас в общежитие. Нас поместили в комнату, где были две кровати, заправленные чистой постелью. Мы свалились замертво без чувств и тут же уснули, проснулись среди ночи и не поймём, где находимся, с трудом дождались утра. А утром – тишь да благодать – в окно светит ласковое солнышко. Вышли в коридор, а навстречу нам – парень с азербайджанского сектора. Боже, как мы ему обрадовались, как родному человеку. Он нам помог сориентироваться, проводил даже нас до бани. Мы со Светой заняли номер с ванной, и два часа мыли друг друга (у нас в то время ещё были длинные волосы) и как будто народились заново на свет.
Через два дня нас отправили в отряд, где проводились полевые работы: магнитометрическая съёмка. Приехали мы под вечер на бортовой машине, а там мужики играют в волейбол, когда мы спрыгнули с машины, один из них так посмотрел на нас, а потом сплюнул через плечо и изрёк: «вот ещё две курортницы приехали». Оказывается, там уже одна студентка была из Ленинграда. Света опять в слёзы: «Ой, как мы будем с тобой тут жить?» (Ведь она была маменькина дочка.) Нам предложили места в огромной 20-тиместной палатке, где спали и мужики и женщины. Мы наотрез отказались от этой палатки. Тогда нам предложили одноместную палатку с одной раскладушкой, где мы и размещались всю практику. Хоть и в тесноте, зато вместе, да и палатка начальника партии рядом, а это охраняло нас от излишних любопытств.
На следующий день мы втроём вместе с Люсей (студенткой из Ленинградского ун-та) были посланы на магнитную съёмку. Профили были уже разбиты, и мы на каждом пикете через 5 м снимали показания магнитометра. Местность была ужасная: горы столового типа сменялись глубокими расщелинами. Жара стояла страшная, до +50 градусов, и мы ходили в купальниках, а в отдалении (мы их не видели) работал топографический отряд. Оказывается, мы у них в теодолитах красовались вверх ногами, в таком виде, а вечером гл. геолог делает нам замечание: «Почему мы на профиле «голыми» ходим?» Представляешь?! А их женщины ходят в длинных по щиколотку платьях, да ещё под ними такой же длины штаны!
Когда профиль пересекал ущелье – это было ужасно: «сыпучка» из мелкой щебёнки, встанешь – и едешь вниз! Иногда по пути попадались одинокие юрты, где жила целая семья: муж, жена и куча детей. Они пасли колхозные отары овец. Дети немытые, грязные, все в болячках. На следующий день я принесла им мыло и стрептоцидную мазь, объясняла, что детей надо помыть, а потом смазать мазью. Прошло несколько дней, и вот, когда мы всем отрядом ужинали, слышу, что зовут меня. Оказывается, пришли казахи и спрашивают доктора – это меня. Говорят: «она вылечила наших детей» и в благодарность принесли бурдюки с айраном и молоком. Наш отряд пил потом их два дня, и все нас благодарили. Наши мужики (оказалось: все они бывшие уголовники) очень хорошо к нам относились (видно, понимали, что к чему). А когда мы уезжали, окружили машину, тепло с нами прощались, говорили, что мы очень хорошие девочки. Мы были растроганы таким расставанием.
Среди геологов был армянин из Еревана (видно он крутил роман с нашей Люсей), его имя Армен было переиначено, и все его звали «Армян»; вот он перед нашим отъездом предложил совершить поход-экскурсию в ближайшее ущелье. Это было что-то потрясающее! Ведь мы ходил в походах по Кавказу, в Крыму. Но тут … наверное, сказался контраст. Правда, спуск был тяжёлый, нас было несколько человек, и мужчины нам помогали, и, когда мы спустились, я поняла что такое рай. Наверху был ад, а внизу – рай. По дну ущелья тихо журчал ручей, вода – хрустальная, вкус – божественный. Кругом росли отдельные деревья, кусты ежевики, стояла какая-то своеобразная тишина, но щебетали какие-то птички, слышались нежные звуки воды протекающего ручья. Ручей был маленький, и мы переходили с одного берега на другой, набрали много ежевики, и потом весь отряд пил прекрасный компот. У Армена был фотоаппарат, и он сделал много снимков. Уже потом, когда однажды мы со Светой писали диплом у неё дома, она вдруг радостно закричала, что, мол, «Армян» прислал письмо. Оказывается, пришло письмо из Еревана с фотографиями. Остались нам хорошая память о тех временах и незабываемые впечатления на долгие годы.
Возвращались мы уже затемно, неожиданно встретили архаров, водитель их ослепил фарами, а с нами находились и охотники, которые подстрелили одного, другого ранили. Небольшая погоня, и другой оказался в кузове. На следующий день в лагере в огромном котле сварили бешбармак. Это такое блюдо, которое нужно есть руками, доставая понравившиеся куски мяса из котла, но мы со Светой не могли так есть, принесли тарелки и вилки, и первые достали ложками свою порцию. Все над нами, подшучивая, смеялись, но к этому времени все уже знали и уважали нас. Между прочим, я с ребятами разговаривала на азербайджанском языке, и они меня понимали, и я понимала казахский язык, если правильно соотнести произношение некоторых букв.
Вернувшись в Алма-Ату, мы быстро собрали необходимый геологический материал. Домой возвращались через Москву, там нас встречал Руслан (Дикарев). В Москве мы были несколько дней, втроём бродили по Москве, посетили музеи и выставки. Я уехала в Баку, а Света с Русланом остались ещё на некоторое время. Вот так прошла моя практика Остались такие приятные воспоминания.
(А ещё Ира в письме вспоминала о своей тёте, у которой она останавливалась в Москве, об Асе Арутюновой и её детях; о своей болезни и хандре, и просила сразу же ответить. Я ответил без задержки, написал свои аналогичные воспоминания о практике и отправл ей, но она, по-видимому, к глубокому сожалению, уже их не успела прочитать.)
Вспоминает В.Мыльцин
(из ответного письма Ире Кеворковой)
Да, из нашей группы на преддипломную практику мы первыми выехали в Казахстан из Баку. Мы – это Ариф Тагиев (он у нас был за старшего: покупал билеты, и распоряжался во время поездки), Октай Нуруллаев, Галка Стишенко, Женя Панченко, Дина Шведова, Римма Гукасова и я. Переправились мы в Красноводск на огромном пароме. В Красноводске, пыльном и скучном, как нам показалось, это, наверное, из-за того, что вокруг было мало зелени, мы посетили музей «26-ти Бакинских комиссаров», послонялись по улицам без дела до отхода поезда и вечером выехали в Ташкент, где была пересадка на Алма-Ату. В Ташкенте мы целый день бродили по городу среди глинобитных дувалов, за которыми были видны пышные зелёные сады. Это был старый Ташкент, до землетрясения, и он мне живо напомнил Ашхабад моего детства. Посетили центральный базар, любовались его колоритом, потом очутились в «Комсомольском парке», в центре которого находился огромный пруд, и мы катались на двух лодках. У меня сохранилась фотография, где нас трое в лодке: Римма, Женя Панченко и я за вёслами. Не помню: кто фотографировал. Кажется, у Арифа был фотоаппарат, и это он со своей лодки «щёлкнул» нас.
По прибытии в Алма-Ату мы нашли геофизический трест, где нас в отделе кадров распределили по различным экспедициям Казахстана: я был направлен в Восточно-Тургайскую экспедицию, а Дина в Агадырскую экспедицию (это Центральный Казахстан) и ехать нам было по пути в одну сторону в северном направлении, и мы выехали одним поездом. Римма была направлена в Южно-Казахстанскую экспедицию, находящуюся рядом с Алма-Атой, а другие – не помню сейчас куда были направлены. Мы с Диной по дороге договорились, что по окончанию практики встретимся и вместе поедем домой через Москву. Дина сошла с поезда в Агадыре, а я поехал дальше через Акмолинск до станции Атбасар, и дальше уже на попутной машине в посёлок Аркалык. Это было глухое место, ни одного посёлка в радиусе 500 километров. В то время там разворачивалось строительство бокситового комбината и одновременно велось строительство железнодорожной ветки от ст. Атбасар. На стройку съехалось туда большое количество рабочих, которые жили в палаточных городках. Любопытная деталь: в посёлке было всего три магазина. Местный магазин, который работал, естественно, по местному временю. Железнодорожный магазин работал, соответственно, по московскому времени, которое отличалось от местного на 3 часа. И наш экспедиционный магазин, который работал по Алмаатинскому времени, а это время отличалось - на 1 час, но в другую сторону. Это было очень удобно кой для кого, ибо практически в любое время даже рано утром или поздно вечером в какой-нибудь магазин можно было попасть и купить спиртное.
Когда я приехал, выяснялось, что в экспедиции уже находились Сергей Кутуев и Юра Матевосов, ребята из параллельной 186-ой группы. Неожиданной радости нашей не было предела! (Потом появилась студентка с азербайджанского сектора, кажется, её звали Фирюза, она приехала с мамой, так как мать не могла без надзора отпустить свою дочь в такую дальнюю дорогу.) Нас направили в электроразведочный отряд, который проводил наблюдения по методу вертикального электрозондирования (ВЭЗ). Из студентов (с нами проходил практику ещё один студент Токиш из Алма-Атинского института) сформировали отдельную бригаду и мы прибавляли к выполняемому отрядом плану дополнительные так называемые «физ. точки», то есть точки наблюдения ВЭЗ.
Условия работы были не из лёгких, хотя по молодости они не замечались. Вокруг была голая и безводная степь. Но степь какая-то странная: вся она была в каких-то кочках, из которых торчал пучок засохшей травы. То ли это был результат ветровой эрозии, то ли от многочисленных стай сайгаков. Как бы то ни было, но ходить было очень утомительно, хуже, чем по железнодорожным шпалам, но, а езда на машине представляла собой сплошную муку: тряска была такая, что вытрясло все внутренности, ехали, как по стиральной доске. (Это мне вспомнилось, когда я смотрел в последствии знаменитый фильм «Плата за страх».) И вот по такой местности водители гонялись за сайгаками, которые развивают скорость до 60-ти км в час, а их нужно было ещё обогнать, и умельцы на ходу стреляли практически без промаха. Находиться в кузове в это время было умопомрачительно. Но зато мы всегда были с мясной пищей: и на завтрак, и на ужин – суп или щи с огромным куском сайгачьего мяса.
Автомашин в партии было мало, и все работы производились на лошадях, электроразведочная аппаратура и всё снаряжение размещались на телегах, которые оставлялись по окончанию работы на профилях. Обычно рабочих на профиль развозили и забирали на бортовой машине, а лошадей отгоняли в ночное, а утром опять пригоняли, а старший рабочий ехал на ней на профиль, куда к этому времени рабочих развозили на машинах. это было обязанностью старшего рабочего. Так как в нашем студенческом отряде старшего не было, то мы эту обязанность исполняли по очереди. Когда в первый раз я должен был пригнать лошадь, меня рано утром разбудили, к седлу лошади приторочили полмешка с овсом (обед для лошади), показали направление на профиль и сказали, что ехать нужно так, чтобы солнце всё время светило в левый глаз, и через час- полтора будешь на профиле. Ну, я сел на лошадь и поехал, мерным шагом, кругом ровная бескрайняя степь, только, что песню не затягивал. Через некоторое время я заметил, что из туго набитого мешка через дырку зерно постепенно высыпается. Что делать? Я соскочил с лошади, сорвал пучок травы и заткнул дырку, ещё похвалил себя за догадливость. Сел опять на лошадь, не заметив, что лошадь, пока я рвал траву, немного развернулась, и продолжил путь. Так я проехал два часа, а профиля всё не было. Я запаниковал: решил, что лошадь немного забирала вправо, как человек в лесу, и повернул влево. Так я проехал ещё час - профиля не было. Я стал метаться то в одну, то в другую сторону. Состояние паники ужасное. Потом я заставил себя успокоиться, стал соображать, где же я нахожусь: нашёл пикет на одном профиле, по номеру и определился, в какой части площади работ я нахожусь. Только к часу дня я приехал на нужное место. Ребята уже к этому времени впряглись и «на себе» перетащили телегу с аппаратурой и сделали несколько «точек». Вот они смеялись надо мной!
Я вообще всё время не мог понять, как водители ориентируются в степи, особенно в ночное время. Дорог в обычном понимании не было, а была широкая до 200 м наезженная полоса, от которой при езде от машины поднимался огромный шлейф пыли. Все водители старались немного съехать в сторону, и поэтому полоса становилась ещё шире. Как здесь можно было найти необходимый поворот – непонятно. Но водители всегда и в срок приезжали на базу.
Самое неприятное на профиле было находиться без воды. В каждую бригаду утром привозили одну флягу с водой, но вода была в основном для лошади. А жара была страшенная: солнце палило нещадно целый день. Все очень страдал без воды.
Жили мы в огромной 20-тиместной палатке. В одном углу мы сделали себе топчан и вот на нём спали втроём.
Я возвращался через Москву.
В Москве я останавливался у дальних родственников. Будучи на какой-то выставке или в музее я случайно встретил Нелю Орбелян. Она тоже возвращалась с практики и остановилась у родственников. Нелю в музее сопровождал кто-то из родственников. Мы с Нелей разговорились, и она предложила мне посетить вместе на следующий день Третьяковку. Я в Третьяковке уже бывал, но с удовольствием согласился посетить ещё раз. Мы встретились и целый день, до закрытия музея, бродили по музейным залам. Помню, что до дому мы добрались уже затемно. А на другой день я уехал домой в Баку.
Вспоминает Зина Богатырёва (Тарасова)
(из письма от 06. 03. 2010 г.)
На преддипломную практику в Краснодар мы поехали втроём: Ася, Рая и я. Невезение началось с самого начала. Не знаю, как мы умудрились приехать туда в выходной день; остановиться негде, город незнакомый. Пошли мы в Управление, хорошо там была дежурная, она нам разрешила переночевать в камералке. Спали на столах, под голову подложили рулоны с каротажами. А ночью пошёл проливной дождь, окна огромные, и молнии сверкают во всё окно, дождь бьёт по стёклам. Сна никакого, замёрзли и не выспались. Утром пока с нами разобрались, день прошёл. И только к вечеру мы выехали в станицу Абинскую, где находилась каротажная контора. На этот раз, ночь провели в красном уголке, спали на стульях. Утром нас устроили на частной квартире в доме на другом конце станицы. В памяти от практики осталось только, что всё время шёл дождь, было очень грязно, почва глинистая, при ходьбе еле ноги вытаскиваешь. Руководителем практики был главный инженер, но он мало обращал на нас внимания. Посадили нас в камералке и мы всё время рылись в их отчётах, с каротажными отрядами никуда не ездили, как проводились работы на скважинах мы не видели. Ходить в станице было некуда. Съездили мы однажды в Новороссийск за покупками и один раз в Анапу на пляж. Когда же вернулись в контору в Краснодар, то выяснялось, что мы собрали не тот материал. У нас оставалось всего несколько дней до отъезда, и мы безвылазно день и ночь, как ошалелые, что-то переписывали, копировали… Я уже тогда разочаровалась в выборе профессии и до конца своей трудовой деятельности не испытывала морального удовлетворения от работы. Единственная отрада и самые приятные воспоминания – это то, что окружали меня хорошие люди, везде, где бы я не находилась. Направление на работу после института я получила в Управление «Азнефть» (Баку), а оттуда меня послали в нефтегазодобывающее управление в Локбатане на промысел в посёлоке Умбаки. Это у чёрта на куличках в Кобыстане, где голые холмы и степь сухая, кругом змеи, пауки, а в придачу недалеко находился лепрозорий, и кругом кочёвки (землянки), где летом находились пастухи, с охраняющими отары, псами-волкодавами, с которыми можно было повстречаться при обслуживании действующих скважин в качестве оператора. Слава богу, я через год ушла в декретный отпуск, а потом меня перевели в нефтяную лабораторию в качестве лаборантки (проводили анализ нефти на содержание примесей). Через год при НГДУ были создан, так называемые научно-исследовательские цеха, и я попала в геологический отдел, где многие начальники писали диссертации, а мы помогали собирать материалы. В общем, это была синекура? и я до сих пор не могу понять, за что я тогда получала деньги. Меня это очень угнетало, и поэтому, когда возникла возможность, я перешла в «Азнефть» в отдел по перекачке нефти, тем более, что теперь я об этой работе имела хорошее представление. К сожалению, я всё более удалялась от геофизики. Инженер из меня не получился, и я всё больше была диспетчером и чиновником. С тем и ушла на пенсию, а тем более грянули события 89-90-х годов, и мы все разбежались кто куда. Основные душевные силы я отдала семье: вырастила хороших детей, от них имею и заботу, и любовь. А теперь около меня любимые внуки. А что нам надо ещё, конечно, здоровья, чего желаю вам всем и долгих лет жизни.
Встречи и расставания
Лето 1957 года. Защищены дипломные работы, получены дипломы. Праздничное и приподнятое настроение. (Я до сих пор помню, как ожидал получения диплома, и как Ира Кеворкова его заполняла, сейчас часто смотрю на её красивый почерк и вспоминаю…) Получены направления на работу по распределению в разные концы страны. Проводы на вокзале. Радость перед чем-то новым и светлая грусть от расставания. Я по распределению был направлен в Ашхабад, но туда ехать не захотел и решил попытать счастья в Министерстве и просить перераспределение в другое место. Такого же мнения придерживался и Армик Авакян (он получил направление на работу в какой-то район Азербайджана), а потом к нам присоединился Борис Григорян из 186 группы. Мы решили проситься в Сибирь, но нас троих в Министерстве направили в Казахстан, куда мы и поехали. Но это уже другая тема, другая жизнь и другая песня.
Проходило время. Те, кто остался в Баку или приезжал домой в отпуск, часто встречались друг с другом или группами. Делалась попытка собраться на 10-тилетие окончания института, но не удалось осуществить это: приехало только несколько человек.
Были у нас у всех и случайные встречи в командировках или на совещаниях.
При лечении на курортах Кавказе я всегда не забывал навестить в Нальчике мох друзей Жасмен и Виктора. У них была милая двухкомнатная квартира в двухэтажном доме, который располагался в тихом уголке не далеко от центра города. Кругом зелень, на балкон выйдешь - тишина и свежий воздух. Было очень приятно посещать их, посидеть в уютном кресле, вести беседу-воспоминание, а потом отведать на кухне аппетитное блюдо, произведение гостеприимной хозяйки. Однажды я застал у них в гостях Иру Кеворкову. Эта совместная встреча надолго осталась в памяти.
Приезжая в Баку на побывку в отпуск или, как однажды, в командировку, я встречался с однокурсниками, которые остались работать в Баку. Навещал Галю Стишенко в её Завокзальном районе, бывал в гостях у Зины Богатырёвой в её новой квартире на Инглабе, и у Эдика Шика в Сумгаите.
Однажды будучи в Днепропетровске на совещании я встретил Евгению Панченко (в институтские годы мы звали её Евочкой), их экспедиция стояла на краю города в каком-то месте с неприличным названием, которое все произносили запросто, не обращая на это внимания. Я проявил любопытство, и мне объяснили, что это связано с тем, что экспедицию разместили на задах у чёрта на куличках. Так как не было мест в гостинице, то я напросился к Евочке ночевать. У неё была одна комната и кухня, и всюду были развешены пучки засушенных трав, стоял запах полевого разнотравья. Через день Евочка уезжала, и мы проводили друг друга, распрощались и как оказалось - навсегда.
В Ашхабаде на совещании я встретился с Арменом Авакяном. Он в это время работал там в геофизической организации. Мы с ним не виделись с тех пор как расстались в Казахстане. Я побывал у него в гостях. Целый день мы гуляли по городу, посидели в ресторане, вспоминая былое.
В Москве была встреча с Яковом Белораем (он сообщил печальную весть, что его брат Владимир Белорай умер), мы гуляли по улицам Москвы, сидели в кафе, увлечённо рассказывали друг другу о своём житье, о работе, о заграничных командировках.
В Алма-Ате, будучи в командировке, я встречался с Диной Шведовой, а в Уральске была неожиданная встреча с Лидой Циталошвили (я не предполагал, что она работает в Уральске). Наша экспедиция в то время начали сотрудничать с их трестом, и я часто стал наезжать в Уральск с целью сбора геологического материала, защиты отчётов, консультации, и несколько раз гостил у Лиды и пользовался её гостеприимным кровом. У меня остались самые тёплые воспоминания о нашем общении и о городе Уральске.
Часто в Волгоград приезжал Юра Андреев, он внедрял в Баку скважинный прибор бокового зондирования и приезжал как консультант в Волгоградский институт. Мы встречались с ним, он бывал у меня в гостях, мы часто гуляли по городу.
Однажды, неожиданно приехала в Волгоград, выправив себе командировку из Баку, Белла Балакишиева. Она приехала с целой группой сотрудников (6 человек), остановились у меня. Хорошо я к тому времени получил 3-х комнатную квартиру, сделал ремонт, и было, где размещаться. Они целыми днями пропадали на пляже. Было очень весело. Они всей компанией в знак благодарности подарили нам чайный сервиз. Как мы ни отказывались, пришлось взять этот презент. А Гале, моей жене, Белла подарила мельхиоровую ложку для заварки чая. И теперь эта ложечка, когда кто-либо её достаёт из кухонного буфета, всё время напоминает мне о Белле
Очень сожалею, что я не поехал в своё время в подвернувшуюся командировку в Минск, где работали Света Гапонова и Руслан Дикарев, и так сложилось, что больше и не пришлось их увидеть. Остались они у меня в памяти такими, какие были молодыми при расставании. Дважды в командировках я встречал их сослуживцев из Минска, и мы друг другу передавали заочно приветы.
Но самыми незабываемыми и оставившими яркие впечатления - были юбилейные встречи в стенах нашего института.
Лето 1977 года. 20-тилетие окончания института. Организационная группа на этот раз хорошо поработала, а, может быть, просто время пришло, свой черёд настал, для встречи, которую все ждали, была составлена и отпечатана программа встречи и разослана всем, кто окончил ГРФ 20 лет назад. Вообще сказать, по-моему, только геологи регулярно организовывали такие встречи.
Я немного опоздал на встречу и, когда вошёл в Актовый зал, то зал был полон, все ряды заняты, и я примостился на последнем ряду. Кто-то делал доклад (запомнилось – из Тюмени), но в зале стоял сплошной гул: все оживлённо переговаривались, несмотря на замечания, и после нескольких докладов ведущий вынужден был прекратить выступления. Все начали фотографироваться группами, затем высыпали из зала, как в былые времена потоком через центральный вход. Я помню как Сергей Кутуев радостно возглашал: «На пленер! Все на пленер!» Мы все, разбившись на группки, долго гуляли по городу, по знакомым местам. Вечером был банкет в ресторане, вспоминали прежние годы, произносили тосты. На другой день собрались всей группой на квартире у Жасмен Аванесовой. Было тесно, но никто этого не замечал. Все говорили. Стоял невообразимый гвалт, все говорили разом и не понятно: как понимали и слышали друг друга, Все хотели высказаться, рассказать о многом перед предстоящим через день расставанием.
Возвращались с Асей (она жила неподалёку) и сели на скамейке в обновлённом скверике между ул. Камо и Сабунчинским вокзалом. Короткие сумерки по южному быстро сменились наступившей ночной темнотой, но на соседней улице было шумно и оживлённо. Ася долго рассказывала о своём детстве, которое прошло на этих улицах, сожалела, что далеко живёт и редко здесь бывает, произнесла грустную фразу, что человек должен умереть там, где он родился. Настроение у неё было как всегда переменчивое. Расспрашивала меня о местах, где я побывал, сказала, что она сожалеет, что в это момент находится здесь, и мы расстались на минорной ноте.
Потом несколько дней, уже дома, только закрою глаза перед сном, и как в калейдоскопе начинали мелькать картины-воспоминания прошедшей встречи, лица друзей и знакомые улицы.
Лето 1987 года. 30-тилетие окончания института. Я не смог приехать в Баку в связи с тяжёлой болезнью моей жены, после которой осенью она скончалась. Она мне предлагала ехать, говорила, что всё обойдётся. Мне писали о встрече мои друзья. Вот одно из писем.
Вспомнает Ася Арутюнова
(из письма за 22 июля 1987г.)
13 июня. Рано утром я с мамой пошли на кладбище: каждый мой ежегодный приезд мы посещали могилы родных. Всегда времени вобрез и нужно было торопиться: покрасить ограду. Вернувшись дома , скорее освободилась от краски и помчалась в институт , где в 12 ч. была назначена встреча. Но не тут-то было: центральный вход, так хорошо нам знакомый , был закрыт. Пока обошла вокруг и нашла вход пошло некоторое время. В здании института ни души. Спросила кого встретила – не знают , Тут меня осенило зайти в актовый зал. В глубине зала сидело человек 30. я прошла до середины зала и села. Кто-то выступал. Ко мне подсел Ибрагим Ахундов (из 186 гр.), а наискосок от нас сидел один огромный человек с этаким красным лицом и не сводил с меня глаз, прямо-таки впился глазами. Я не обратила на это внимание и стала показывать Ибрагиму свои стихи , посвящённые 30-тилетию. В этот момент закончил говорить, выступавший, и дали слово желающим. Ибрагим сказал: «Аська, иди!» Я подняла руку и, не дождавшись приглашения, пошла… прочла своё стихотворение. Меня все поздравляли, села на своё место. И вдруг этот человек не выдержал и как гаркнет во всё горло: «Ара, Аська, это ты? Не узнаёшь меня?» Это - Руслан Дикарев… после 30-ти лет… Разве узнаешь?! Потом к нам подсела Зина Богатырёва… Я узнала о трагедии: смерти Жоры, её мужа.
Ну, а потом - прогулка по бульвару, чайхана; вечером – ресторан, танцы, гуляние, речи и радость, и огорчения, большой заряд бодрости, чувства товарищества, дружбы и любви! На следующий день были у Зины. Собрались со 186-й группой, так как и нас, и их было не много. А на третий день по утру я уже вылетала: у меня был обратный билет в Ереван. Я даже не наговорилась ни с Ирой, ни с Жасмен… Всё было как во сне.
А у нас дома всё по-старому. У меня уже внук – Вартан (моего отца имя) - первый и любимый до боли, плут и проказник, несмотря на свои 1 год и 2 месяца. А дочь Анна уже поступила в педагогический по специальности русский язык и литература…
Лето 1997 года. 40-летие окончания института. Каждый из нас в это лето или думал об этом, или говорил друг другу по телефону с сожалением, что теперь, после печальных событий 89-91 гг., собраться в Баку уже невозможно. Многие покинули Баку или бежали, всё побросав. Это была трагедия!
Ещё в 1991 году в Волгограде неожиданно появился Юрий Андреев. Оказывается в Баку их дом на первом этаже подожгли, и жильцов эвакуировали на БТР-ах на военный аэродром в Бинах, а затем на транспортном самолёте доставили в Симферополь. Каждому из прибывших, были выданы ссуды и предложен бесплатный авиабилет в любой пункт Советского Союза. Юра Андреев выбрал Волгоград, т.к. надеялся, что, во-первых, он устроится на работу в НИИ, где он часто бывал в командировках, а, во-вторых, здесь уже стал работать после окончания института его сын. ЮриюАндрееву, как беженцу (странно было слышать это слово после стольких лет прошедших со времён окончания Великой Отечественной войны), выделили комнату в общежитии, выдали бельё, обувь (он прилетел в тапочках), и он устроился на работу. Мы стали часто встречаться. И вдруг, в 1997 году, на Волгоградском аэровокзале он столкнулся с Александром Сарафяном, он учился в параллельной 186-ой группе, и его женой Кариной Мамедовой (она училась на курс выше нас). Это была неожиданная и радостная встреча. Они тоже бежали из Баку, и теперь жили в Краснослободске – это под боком у нас за Волгой! Юра сообщил об этом и мы теперь стали встречаться у них, проводя от случая к случаю в тёплое время года, свой досуг, в их небольшой избе с прекрасным огородом и садом, выращенными руками Алика и стараниями Карины. Встречи были с обязательным шашлыком, который мастерски готовил Алик на самодельном, но элегантном мангале. Сколько было переговорено и обсуждено, сколько воспоминаний, это нельзя теперь ни вспомнить ни описать. Их побег из Баку – это целая трагедия. Алик вспоминает, что он беженец в третьем поколении: в начале ХХ века был беженец его дед, ещё раньше из Ирана бежал его прадед. Когда Карина узнала, что я пытаюсь сочинить воспоминания, и что опустил описания событий в Баку, она сказала, что опишет всё, что она видела и пережила, так как всё это прошло через неё от начала до конца. Её воспоминания помещу (если конечно она напишет) в конце текста. Но к месту, наверное, будет интересная корреспонденция редактора (моей любимой газеты в последние 20 лет) газеты «ЭФГ» А. Н. Чекалина (к сожалению недавно скончавшегося) из его последней книги. Интересна эта статья тем, что мы видим события только со стороны, даже участвуя в них, не ощущаем и не понимаем скрытых пружин и истинных причин их породивших. Но мне всегда казалось или точнее это ощущалось, что кто-то невидимый одной рукой насаждает, провоцирует события, а другой рукой лениво и для вида пытается этим событиям противодействовать.
Лето 2007 года. 50 лет окончания института. Это год, когда я в самом конце лета, ушёл на пенсию. Столько лет прошло! Уже нет в живых многих наших друзей да и сослуживцев… Всё чаще и чаще всплывают в памяти картины и школьных, и студенчески лет. Из всех нас продолжают работать только двое: Вера Мулёва -Махмудова (преподаёт в нашем институте в Баку) и Яков Белорай (сотрудник Московского НИИ). Самоотверженные люди. Успехов вам, мои друзья!
Жасмен Аванесова предложила собраться у неё на квартире в Москве и отметить юбилей одновременно с её днём рождения. Они к этому времени уже перебрались из Нальчика в Москву, да и многие оказались к тому времени или в Москве, или в ближнем и дальнем Подмосковье: Зина Богатырёва - в Твери, Дина Шведова - в Железнодорожном, Армик Авакян - в Гаврилов Яме, Яков Белорай - в Москве, Сергей Кутуев - в Ростове Великом. Жасмен и Виктор приглашали всех к себе, гарантируя кров и пропитание. Однако, приехать смогли не многие. Звонили. Позвонил и я, поздравил по телефону. Собралось всего несколько человек. Они сфотографировались. Прислали потом фотографию на память.
Но уже многих нет с нами. Как-то в одном из писем однокурсникам я стал перечислять фамилии друзей, покинувших нас, и получился целый мартиролог.
Нелепо, ещё в молодые годы, погиб в горах, выбросившись из машины с отказавшими тормозами, Ариф Тагиев…
В Баку в начале 90-х годов после болезни умерла Бэлла Балакишиева. Бэлла была красавица, красива той восточной красотой, которая отличает восточную женщину. В последние годы Бэлла работала ведущим специалистом в одном из НИИ...
В Ереване в этот же период скоропостижно скончалась Ася Арутюнова. “Нет нашей милой Аськи! – с горечью писала как-то мне Ира Кеворкова. - Нет нашей весёлой и неунывающей Аськи! А ведь так хорошо сложилась у неё жизнь – и вот эта проклятая перестройка: нет работы, отключили свет, воду. Она с мужем, чтобы как-то прожить, занялись торговлей: здесь - купи, там – продай. Она моталась с тюками вещей из одного места в другое, она была на грани срыва, и вот где-то в дороге упала: сердечный приступ”…
В Ростове-на-Дону умер Владимир Белорай, “доканала перестройка”, как выразился его брат, не выдержало сердце всех несправедливостей и прямой подлости при ликвидации предприятия, становлению которого, как главный инженер, он отдал столько сил, здоровья и ума…
В Минске скончались вслед друг за другом супружеская пара Светлана Гапонова и Руслан Дикарев. Наша красавица Светлана, скромная и прилежная девушка с длинной косой. По ней тайно вздыхали многие ребята. Руслан – отчаянный и непредсказуемый, заводила всех недоразумений, душа любой компании, не признающий авторитетов - он покорил Свету. И теперь вот нет обоих…
В Израиле, где они оказались со своими семьями после Сумгаитских и Бакинских событий, окончили свой жизненный путь Эдуард Шик и Галина Стишенко. Наш Эдик, умница Эдик, такой спокойный, рассудительный и уравновешенный. Галя писала в письмах из Израиля, что он так хотел жить, изо всех сил сопротивлялся болезни. Аневризма. Он умер на операционном столе - не выдержало сердце… А наша Галя – весёлая и бойкая на язык – мы все прощали ей резкости в суждениях за доброту, отзывчивость и участливость. В последние годы мы часто с ней разговаривали по телефону и переписывались. Она всегда тепло всех вспоминала. В последний год она долго болела…
В Волгограде скоропостижно скончался Юрий Андреев. Перед этим за год он перенёс операцию: закупорка вен. Буквально за день до смерти он звонил мне, усиленно приглашал приехать, но я, ссылаясь на занятость на работе, отложил встречу... И вот нет и его...
В Таганроге совсем недавно умерла Ирина Кеворкова (Нариньянц). Она тяжело переносила свою неподвижность после перелома ноги, и вот инсульт после очередного падения. На мои горестные сетования Карина как-то заметила: давай, мол, будем лучше вспоминать, какая Ира была добрая и красивая женщина, какая у неё была светлая улыбка и милые ямочки на щёчках…
Светлая им память!
Впереди - лето 2017 года! Кто последний потушит свечу? Мне всегда видится картина, как граф Горчаков, последний, оставшийся в живых из Пушкинского выпуска знаменитого Лицея, зажигает свечи, по числу выпускников, поочерёдно их гасит, вспоминая каждого, и долго смотрит на колеблющее пламя последней – его уже догорающей свечи…
А на дворе – весна, за окном - 2010 год. Это год 50-летия со дня образования нашей организации - Волгоградской геофизической экспедиции, а недавно (в августе 2007 г.) было – 50-летие моей производственной деятельности, и я ушёл на пенсию, на отдых. И само собой рождаются строки юбилейного стихотворения и торжественные слова застольного тоста.
ЮБИЛЕЙНОЕ
Сменяя годы, друг за другом,
Судьба играет в чёт-нечёт,
И повторяются по кругу:
Отчёт – проект – опять отчёт.
И в юбилейный день мы скоро
В кругу за дружеским столом,
Подняв бокал, забудем споры
И гимн геологов споём.
За песнью – песнь, проходят годы,
За годом – год, полсотни лет,
Припомним радости, невзгоды,
С кем начинали - многих нет.
Порой бранили мы работу
Как постаревшую жену,
На стороне искали что-то
И уходили в новизну.
Манил кого-то Север Крайний,
Других влекло тропой Чужбин;
Палатки, пыль дороги дальней,
Всё прибавляло нам седин.
Но память дней давно прошедших
К нам возвращаться будет вновь,
Напоминать друзей ушедших,
Она - как первая любовь!
ДОЛГИХ ВАМ ЛЕТ, МОИ ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ, И КРЕПКОГО ВАМ ЗДОРОВЬЯ!!!
![[ЦГО]](logo.jpg){kind=logo}
