Где-то в конце 1980-х годов я возвращался в Волгоград из Уральска, где был в командировке. Поезд был проходящий из Алма-Аты, в купе оказался единственный попутчик молодой парень-казах, который ехал в Москву. Мы быстро разговорились, благо нашлись общие для обсуждения темы и места, где мы оба бывали: и Акмолинск (в то время давно уже Целиноград), и Алма-Ата и Актюбинск. Мы уже решили, что больше никого в соседях не будет, как вдруг перед самым отходом поезда в дверном проёме купе показались двое рослых молодцев (подумалось: вот что значит косая сажень...), которые буквально внесли в купе как пушинку маленького худенького старика. Они, узнав, что я делаю пересадку в Саратове, попросили помочь сойти старику, который ехал в гости к родственникам, и, предупредив нас, что старик глуховат и плохо слышит, парни быстро распрощались. Поезд тронулся, время было позднее, и мы стали укладываться спать.

Утром, до Саратова оставалось ещё 3-4 часа пути, молчавший до этого старик, по-видимому, поняв из наших разговоров, что я геофизик и был в Уральской геофизической экспедиции, неожиданно спросил: «Видел ли я в кабинете управляющего карту?» Я ответил, что да, видел. Это была большая во всю стену карта соляной тектоники северной части Прикаспия. Старик оживился и сказал, что этим структурам (соляным куполам) он лично давал наименования, участвуя в геофизических работах. Оказывается, он работал начальником сейсмической партии, принимал участие в проведении опытных работ совместно с известным геофизиком проф. Н.Н. Пузырёвым (спросил меня: знаю ли я его?); рассказал, что однажды, отстранив взрывников, сам осуществлял взрыв с укороченной взрывной магистралью (грубое нарушение ТБ), был контужен, к тому же лошадь, которую он держал за повод, с испугу от взрыва проволокла его за собой. В результат сломанные рёбра, вывих руки и развившаяся со временем глухота. Затем он с гордостью сообщил, что провожали его два сына (видели, мол, какие они у него?), работают буровыми мастерами, а двое других дома, пока учатся ещё. Назвав свою, легко запоминающуюся фамилию, Пальмов, он стал расспрашивать меня о работе, и когда узнал мою фамилию, вдруг спросил: «Не из Ашхабада ли я?» Услышав в ответ, что я родился в этом городе, Пальмов воскликнул: «Так я же работал в отряде твоего отца! Это он повлиял на мою судьбу! Вытащил меня из чертёжной, предложив работать в поле, а после войны, когда я демобилизовался, то поступил в институт».

С этого момента говорил только Пальмов, воспоминания потекли нескончаемым потоком. Он рассказывал об Ашхабаде, о работе в Каракумской пустыне, вспоминал названия каких-то аулов, чьи-то имен, фамилии. Он обращался ко мне: «Знал ли я их?» Но всё это было или до моего рождения, или когда я ещё находился в младенческом возрасте. Пальмов вспомнил и случай, когда мой отец вытащил лисицу из капкана, который находился за границей на территории Ирана, рассказал, что потом над отцом долго подшучивали, мол, он теперь в анкетах должен писать, что был за границей. А под конец, хитро улыбаясь, и понизив голос, сообщил: «А твоего отца исключали из профсоюза за то, что он избил рабочего, не выполнившего распоряжение начальника отряда». Потом, когда я об это рассказал маме, она сказала, что это было не с отцом, а с его братом, а отец не был в то время ещё начальником отряда.